…Как уже было сказано, рюкюсская керамика имела свою, зачастую подчеркнуто утилитарную специфику. Во время Второй мировой войны японцы велели окинавским гончарам быть в своей деятельности еще более приближенными к практическим нуждам народа: стране и армии в больших количествах потребовались керамические изоляторы для линий электропередач, а также простенькие солдатские чашки и тарелки. После же окончания боевых действий (которые закончились капитуляцией императорской армии и оккупацией Окинавы американцами) подобная направленность производства уступила место прежним, кустарным методам работы: смешение старых и новых веяний породило довольно оригинальные творческие концепции, которые привлекли внимание поклонников стиля мингэй, увидевших в окинавских керамистах своих попутчиков.
| Одним из таких популяризаторов теории и практики мингэя был известный керамист Хамада Сёдзи (1894-1978) – мастер, широко известный не только в Японии, но и (не в последнюю очередь благодаря сотрудничеству с успешно пропиаренным Бернардом Личем) во всем мире. Сёдзи – как и прочие соратники Янаги Мунэёси – усердно изучал опыт корифеев мировой художественной культуры, занимаясь переплавкой идей, принципов и стилей и создавая нечто синтетическое и синкретическое, но достаточно оригинальное и свое. Смотавшись в Европу, он насмотрелся на все богатство наследия мастеров античности и средневековья; вернувшись в Азию, почтил вниманием творчество художников и гончаров Китая, Кореи и той же самой Окинавы. Поначалу Хамада Сёдзи пробовал себя в живописи, однако отнесся к своим достижениям весьма самокритично и выбросил кисти и холсты куда подальше. Взялся за глину – и тут дело пошло на лад: после войны его стали называть одним из наиболее замечательных керамистов XX века. Будучи, как и его товарищи, по художественному мировоззрению синкретистом, Хамада Сёдзи тоже старался объединить в своем творчестве приемы и стиль мастеров разных стран и народов. Следует заметить, что он никогда не копировал, а созидал и создавал. В плане декоративной обработки своих изделий Сёдзи много почерпнул у старых японских мастеров: сдержанность и лаконичность, многозначительность и лапидарность. Тут пригодился и европейский опыт: привет символизму, да и вообще модернизму в самых разных его проявлениях. Сегодня на Западе, где такие (зачастую маловразумительные, но зато наполненные явной экспрессией с непременными признаками яркой авторской индивидуальности) вещи вызывают обязательный восторг, Хамада Сёдзи почитают как очень крутого абстрактного экспрессиониста. Впрочем, сам мастер за подобной славой, кажется, не гнался: чай, японец все-таки, не какой-нибудь Джексон Поллок. И излишнего огорода из вербальных конструкций, рассуждений об экзистенциальном, трансцендентном, трансцендентальном, под- и надсознательным вокруг своей работы не городил. Вместо этого Хамада Сёдзи переехал в деревеньку (тогда) под названием Масико и стал там трудиться – тихо и спокойно. Керамическое производство в этой глуши было основано в 1853 году, когда некий Оцука Кэдзабуро устроил там первую печь для обжига. Местные мастера работали не спеша, звезд с неба не хватали – ремесленничали себе потихоньку, не думая об изысках. Сам процесс изготовления изделий тоже был неторопливым: глину долго очищали от примесей, потом лепили продукт, сушили, наносили декор, опять пару недель сушили. Затем двое суток обжигали при невысокой температуре – около семисот градусов по Цельсию; дальше обжигали дополнительно – для укрепления глазури – еще тридцать часов, уже при 1250 градусах: все вручную, все без лишней спешки. Такая манера работы – вдумчивая и серьезная – Сёдзи понравилась, и он остался в Масико, где мог спокойно претворять в жизнь и обожженную глину идеалы мингэя. Во многом благодаря ему тамошняя керамика, масико-яки, безыскусная, но добротная и хранящая тепло человеческих рук, стала очень популярной во всем мире, а сам мастер был в 1955 году удостоен весьма почетного звания «живое национальное достояние»… Автор статьи: И. Потапов. | 
|
