…Ну так вот: к шестому веку до нашей эры развитие коринфского искусства керамики замедлилось; началась, как сейчас модно говорить, стагнация, то есть наступили времена застоя.
| Живущим неподалеку и ценящим настоящее искусство афинянам это не понравилось, и они решили взять дело в свои – достаточно умелые – руки. (Подхватили, так сказать, выпавшее из ослабевших рук коринфян знамя передовиков древнегреческого производства). Изобретатели и рационализаторы из Аттики решили усовершенствовать технику художественной росписи по обожженной глине: за смену керамике чернофигурной пришла краснофигурная. Чем она отличалась от более ранней традиции? Грубо говоря, афиняне стали делать все наоборот: фон – не красный, а черный, роспись – соответственно, красная. (В переходный период встречались так называемые «билингвы» – с одной стороны сосуд чернофигурный, с другой – расписан уже по-новому. Судя по всему, это делалось для того, чтобы клиентура привыкала к новому средству художественного самовыражения постепенно – а то вдруг не оценят и покупать не будут). Впрочем, афинские гончары и вазописцы волновались напрасно: нью-стайл пришелся окружающим грекам по душе, и они охотно отдавали свои лепты, оболы, драхмы и даже тетрадрахмы в обмен на качественную брендовую керамику (красота, как известно, требует материальных жертв). Мастера из Аттики трудились не покладая рук: их продукция разлеталась как горячие пирожки – и не только по окрестностям Афин, но и по всей Греции и дальше. О производительности трудолюбивых афинских керамистов красноречиво говорит тот факт, что к нынешнему моменту археологи понавыкапывали около сорока тысяч сосудов – целых или сохранившихся фрагментарно, – созданных ими. (Еще около двадцати тысяч аналогичных изделий, деликатно высвобожденных из объятий матушки-земли Геи, относятся к выпущенным на территории нынешней Нижней Италии и Этрурии – по аттической, так сказать, лицензии; этруски, о которых до сих пор толком неизвестно, откуда они появились, с большим уважением относились к достижениям греческой культуры и старались перенять у нее самое лучшее. Таким вот манером и возникли на Апеннинах собственные школы росписи по керамике – но приоритет принадлежал все-таки Афинам). Для взыскательного, хоть и массового, древнеэлладского потребителя краснофигурный стиль вазописи имел явные преимущества перед стилями более ранними, когда изображения людей и прочих животных выглядели темноватыми, плоскими и чересчур статичными. Новая техника позволила росписи по керамике стать гораздо более контрастной, да и различные оттенки красного колёра – вплоть до приближающегося к телесному, – безусловно, намного лучше передают ощущение цвета живой человеческой кожи. Мастера-керамисты, расписывая свои изделия, значительно совершенствуются и в плане чисто художественном: действуют гораздо смелее, фигуры изображаются не только, как в старину, в достаточно унылый профиль, а во всех ракурсах – со спины, в три четверти, en face, да хоть каким угодно боком, – и к тому же в динамике. Сюжеты усложняются, изображенного на вазах народу становится больше, пафосные приключения богов-олимпийцев и близких им по оторванности от реалий земного бытия героев зачастую уступают место сценкам из жизни и быта трудового древнегреческого народа и сочувствующей ему древнегреческой же хитононосной интеллигенции, а то и вовсе сменяются хиханьками да хаханьками: в театральной традиции Древней Греции, помимо демонстрирующихся в огромных амфитеатрах мощных монументальных трагедий и не менее насыщенных толпами актеров комедий, существовали и «флиаки» – эдакие дилювиальные (то бишь допотопные) камеди-клабы: ходят вот такие граждане по Элладе, и, весело скалясь, развлекают публику – кривляясь, задирая друг другу подолы и многократно со вкусом произнося слово, конгруэнтное литературному «ягодицы»; так вот, как нынче в телевизоре, так и на древнегреческих росписях этих самых флиаков хоть пруд пруди. Надо сказать, что определенная часть керамистов Эллады проявляла заботу о своих авторских правах: изделия подписывались. Причем если сосуд лепил один человек, а расписывал другой, то так и обозначалось: дескать, Гиерон сделал, Архимед расписал. Или – Эпиктет слепил, Эпиктет же и разрисовал. Чаще, однако, даже выдающиеся по своим художественным достоинствам амфоры и кратеры оставались без автографа, поэтому современным исследователям приходится обзывать их типа «Берлинский вазописец» – потому что лучшие его работы находятся сейчас в Берлине, – или «вазописец Афродиты» – потому что изобразил на амфоре ну прямо-таки шикарную Афродиту, и даже с руками… Автор статьи: И. Потапов. | 
|
